Не подумайте сразу превратно, что я полностью критикую сложившуюся религиозную мифологически-легендарную описательную часть Рая. Сразу скажу - она во многом справедлива. НО. Большинство ее частей издревле инкорпорировано в Православие из-за хилиастической ереси первых иудеохристиан, а также происходит из-за необразованности толкователей и доминирования мещанского мировоззрения многих верующих. Царство Небесное - не на Земле - запомните это хорошенько. И не видел того глаз, и не слышало того ухо, что откроется нам на Небе. Вот это - верно. А пока.
"Плясать начнем от печки". Если мне солгали раз - то солгут и другой. А значит, прежде анализа Рая - посмотрим что нам говорили о Сотворении Мира. Давайте извлечем из наиболее известных «религий» все основные известные мифы и легенды о Сотворении Мира. Я Вам сейчас продемонстрирую этот бред наглядно. Фактуру замешанную на символизме я критиковать не буду – символизм имеет право на жизнь, так как люди бестолковы. Просто оценим внутреннюю логику во всей красе:
Норвежская версия: Из столкновения льда и пламени образовались – из тающего льда – корова Аудумла; из угасающего пламени – великан Имир. Корова «вылизала» из льда Бури, который родил Бора, а Бор родил Одина, Вили, и Ве, которые убили Имира и сделали из него Землю, а из дерева вырезали людей.
Из дерева вырезали предков норвежцев – это точно. А заодно всех нынешних последователей «Вальхаллы». Из чего тогда все остальное? Кого понаубивали для создания мирриадов звезд?
Персидская версия: Эльбрус рос 800 лет и проткнул небо, откуда полилась вода, заполнившая море и создавшая две реки. У первой реки жил бык, у второй первочеловек Гайомард. Обоих убил злой дух Ахриман, а из их семени, очищенного Солнцем и Луной, появились все звери и люди.
Чувствуете корреляцию бреда? Опять корова и мужик. Неужели Ева была такой страшной? Не удивительно, что кто-то женщин так до сих пор называет. Ну ладно. Только вот Эльбрус – заурядная гора, небо им не проткнешь, а рек более чем две. Заметно, что вся история замешана на миросозерцании людей, живших в приэльбрусье. Да и злой дух – получается правит всем, и Бога нет.
Индуистская версия: Тысячеглавый и тысячерукий Пуруша покрывал всю Землю. Боги расчленили его, создав из глаз Солнце, из духа – Луну, из пупа – воздух, из головы – Небо, из жира – зверей, а из конечностей – четыре касты людей – священников, войнов, рабочих и служащих.
А все остальное Мироздание из чего, из мирриада Пуруш? Из пупа – воздух – это опупеть можно. Из головы – Небо – это тоже круто, если учесть что для создателя мифа небо было только «куполом с фонариками», которые кардинально «отличаются» от Солнца и Луны. А на самом деле такого добра – не сосчитать.
Японская версия: Высшие боги родили богов Идзанаки и Идзанами. Мешая воду океана копьями они сгустили ее до образования острова Оногородзима. Поселившись на нем, они начали рожать… острова. Когда нарожали всю Японию, они начали рожать младших богов и людей.
Конечно, дикарь, знавший только Японию, не мог придумать ничего умнее – весь мир – это Япония. А кто нарожал Галактику?
Китайская версия: Первочеловек Пань-Гу вылупился из космического яйца. Вылившееся из яйца светлое начало Ян образовало Небо, а темное начало Инь – Землю. Пань-Гу 18 000 лет держал небо, вырастая на три метра в день. Когда он умер, из его тела появились звезды, Солнце и животные. Людьми же стали … обитавшие на нем блохи.
Ну да, вот потому китайцев – как блох. На самом деле, история не такая уж и безнадежная. Здесь чувствуется наличие трезвого ума. По крайней мере, история про Мировое Яйцо, и две силы – вполне ликвидна. Только вот образование Земли и Неба из яйца, а Солнца и звезд из тела – говорит о бестолковости сочинителя – однородные объекты должны иметь однородное начало.
Ацтекская версия: У женщины Коатликуэ была дочь Койольшауки и 400 сыновей. Когда женщина забеременела в 402-й раз, дети решили ее убить. Однако, она успела родить сразу вооруженного Уицилопочтли, который всех убил, и сделал из них Луну и звезды, а сам стал Солнцем.
Все Мироздание построено на убийствах. Бога нет. Почему мы все еще живы? А женское начало только у Луны во всем Мироздании? Это довольно глупо.
Вавилонская версия: Апсу и Тиамат родили много богов. Бог плодородия Эа убил отца. Тиамат в ответ хотела убить сына Эа – Мардука, но тот прикончил бабушку раньше, и сделал из нее Небо и Землю. После чего сотворил людей, чтобы они прислуживали богам.
Опять всех убили, а Демиург – злой бог. И если мы в большинстве своем богам не прислуживаем, то почему он нас всех давно не прикончил? Наверное, власти не хватает. Однако, история про Тиамат имеет космогоническое зерно, если подразумевать под Тиамат некую первопланету, в результате планетарной катастрофы расколовшуюся на Землю и Луну (или захватившую Луну).
Египетская версия: Атум появился в пустоте из одного своего желания «быть». Выплюнув сына Шу и дочь Тефнут, он повелел создать им Небо и Землю. Те все сделали, но затерялись в темноте. Тогда Атум из своего глаза сделал Солнце, после чего они нашлись, и отец расплакался. Из его слез и родились люди.
Человеколюбивое начало. Правда, потом это все плохо закончилось. Но это уже позднейшие истории. Однако, исходный миф вполне ликвиден. По крайней мере, самоинсталляция и первопара достаточно логичны, а роль Солнца и «солнечных слез» вполне целесообразна.
Иудейская версия: За четыре дня Бог создал Небо и Землю. На пятый – птиц, рыб, и пресмыкающихся. На шестой – животных и людей Адама и Еву. Люди нарушили завет Бога, и вкусили познания. Бог изгнал людей из рая, и они стали плодиться и размножаться.
Не противоречиво по последовательности, вполне логично по адекватности персонажей. По крайней мере, – поумнее всего остального, причем на порядок. Однако, хорошо видно, что события вовсе не затрагивают Самого Бога, не объясняя Его появления.
Я думаю, что образованному человеку не нужно объяснять, что никакой «исламской» версии нет, так как «их» Коран – это перевранная Тора, а все остальные мифы народов мира созданы менее чем за 500 лет до Рождества Христова, или вообще обсуждению не подлежат по своей дикости и глупости.
Заметно, что иудейская версия наиболее логична и последовательна, и не удивительно, что она общеупотребима. Но из истории Сотворения Мира никак нельзя выкинуть нескольких логичных и уникальных моментов, имеющихся в других версиях, и компенсирующих неполноту начального момента иудейской версии, а именно космогонических: Египетский – появление Самого Бога из одного Своего желания «Быть»; самопорождение творческой пары; роль «солнечных слез» в зарождении Жизни. Китайский – Мировое Яйцо и две действующие силы (только время появления этого мифа довольно позднее). Вот и все. Остальное – просто дикарское мракобесие. Не так уж и много логичного.
Так как «праотец Авраам» вышел из Междуречья и жил в Египте, то и последующее соединение культов оказалось не таким уж неожиданным. Вот только «в исходном виде» такой истории ни в Междуречье, ни в Египте нет. Налицо синтетика религий.
А в Православии в явном виде даже в иконописи визуально появляется и Мировое Яйцо, и две противоборствующие силы, и активная роль Солнца с глазом Бога, и «желание Быть», и так далее. Это уже далеко не то, что было изначально.
Ну вот, все на самом деле не так уж и сложно. То есть, самые «заумные» и «тайные» религии по-сути содержат в себе всего-лишь три «составляющие», которые варьируют свое место и глубину раскрытия в зависимости от характера культа. Это следующие составляющие (применительно к терминологии наиболее массовых учений): Брахман, как «Великое Ничто»; Нирвана, как «Великое Нехочу»; и общечеловеческая философская мудрость, варьирующая от «Ничегонеделания» как наиболее эффективного средства движения до «И это пройдет» по отношению ко всему происходящему. Чтобы вся эта конструкция удовлетворительно стояла «на ногах» она неизбежно подкрепляется «общебытовой» философской мудростью рационализма, с которой не согласиться просто невозможно, потому что она логически совершенно разумна, но совершенно никакого отношения к религии не имеет. Поэтому откинем весь «мусор» названий и поближе рассмотрим «боевое ядро» основных религиозных идей.
Делать это мы будем, естественно, применительно к Православию. Раз иудейская версия Сотворения Мира наиболее жизненна, то, логично предположить, что и идея Рая в ней более близка к оригиналу. Но мы рассмотрим именно Православную концепцию, так как в ходе ее рассмотрения нам сразу станут понятны заблуждения иудеев. Это для сокращения повествования.
Формирование христианского представления о РаеБиблейская версия о райском существовании возникает в культурном пространстве Ближнего Востока, где издавна бытовало два представления: одно — восходящее к языческой древности и усвоенное апокрифами — луг блаженных; другое — иудео-христианское — истинное Царствие Божие, Небесный Иерусалим. Первое местопребывание — временное (Книга Еноха); второе — вечное (Апок. VI, 9; VII, 9; IV, 4). Первоначальное представление христиан о Царствие Божием находит свое выражение в образе земного Рая — «Рая сладости», насажденного самим Богом для первых людей «на востоке» (Быт. 2, 10-14). «Рай сладости» предстает в образе обширного, прекрасного сада, наполненного дивными древами, благоухающими цветами и чудно поющими птицами. Такое «натуралистическое» представление о Рае формируется под влиянием эсхатологически ориентированной позднеиудейской и апокрифической литературы. Пророки, жившие в период вавилонского пленения, полагали, что Мессия, будучи одним из потомков Давида, придет как помазанный Богом, наделенный мудростью и силой, властитель великого Царства, завершающего мировую историю. Участники Царства — люди, которым Бог сохранил жизнь в бедствиях, посредством которых Он «просеивает» народы. Бог дарует им бесконечно долгое и полное радости существование среди природы, удовлетворяющей все их нужды [1]. Постепенно место мессианского Царства занимает Царство Божие, в котором Бог властвует непосредственно [2]. Типичными для этой эсхатологии «без Мессии» являются Книга Малахии, написанная около 450 г. до Р.Х., и пророческий текст из Книги Исаии (Ис. 24—27), датируемый 300 г. до Р.Х., или позднее. Этот этап развития эсхатологии завершается Книгой Даниила, написанной между 168 и 164 гг. до н.э., где Бог правит Царством Божьим через Сына Человеческого, т.е. «ангельское существо», имеющее внешность человека, которому «дана власть, слава и царство, чтобы все народы и племена и языки служили Ему» (7,14). Особый характер придает эсхатологии Даниила еще и то, что она включает в себя идею воскресения. Если в эсхатологических ожиданиях более раннего времени участниками Царства становятся лишь те, кто принадлежит к поколению, живущему во время наступления Царства, то теперь же находит признание идея, согласно которой в конце времен умершие воскресают, чтобы либо получить приговор на Божием суде, либо войти в Царство Божие [3]. Дальнейшее свое развитие образ Царства Божьего, данного в кн. Даниила получает в Книге Еноха. В соответствии с надмирным характером Царства Божьего, которое управляется Сыном Человеческим, в Книге Еноха развивается следующая мысль: все хорошее, что должно открыться в последние времена, существовало с самого начала мира и всегда было предназначено для праведных и святых. Поэтому в Книге Еноха образ Рая представлен в «натуралистических» и достаточно реалистических тонах: «Вид же места того красоты незнаемой есть: всякое древо цветами украшено, всякий плод наливается, всякое брашно кипит изобилием на всякое время, всякое веяние благовонно, и четыре реки мимотекущие, тихи шествующие, всяк злак добр на пищу порождающие. (…) И всякое древо благоплодно, и нет там древа бесплодного, и на всем месте том благословление. Ангелы же, хранящие Рай, светлые весьма, немолчными гласами сладкопения своего служат Богу во всякое время» [4]. Итак, образ Рая формируется благодаря мессианским чаяниям иудаизма — к ожиданию грядущего земного Царства Божия — Нового Израиля и пришествия Мессии, который в судный день исполнит данные еврейскому народу обетования, и все праведники получат справедливое воздаяние за свои страдания и муки, а их мучители понесут жестокое наказание. В «Новом Иерусалиме» наступит райское блаженство, которое описывается в ярких чувственных красках: на земле воцарится мир, исчезнет страдание, раздоры и несправедливость, враги Израиля будут преданы в руки праведных, которые будут тысячу лет наслаждаться роскошными пиршествами, ибо земля станет приносить небывалый урожай: на одной лозе будет 1000 ветвей, на каждой ветви — 1000 гроздей, на каждой грозди — 1000 ягод, а в каждой ягоде — бочонок вина [5]. Данное «натуралистическое» понимание Царства Божия отходит на второй план с возникновением и развитием христианства. В канонических книгах Нового Завета наибольшей силой отразило новое понимание Царства Божия Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис). Апокалипсис Иоанна сохранил представление о том, что главную роль в завершении играет Иерусалим, но, будучи написан в Малой Азии, говорил об Иерусалиме Небесном, новом Иерусалиме, сходящем от Бога с небес. Рай, как Небесный Иерусалим, понимается как нечто первичное и первозданное, чем расколотость бытия на чувственное и сверхчувственное, материальное и духовное. По словам Ефрема Сирина, Рай «по самому существу своему остается духовен и чист» [6], т.е. имея материальную основу, не подвержен тлению и распаду. Образ Рая в христианстве понимается одновременно и как земное (потому что являет воплощенными и сбывшимися все благодатные возможности земли), так и как неземное, т.е. небесное Царство (потому что непричастен проклятию, постигшему землю за грех Адама)» [7]. При этом важно отметить, что существенную роль в преодолении «натуралистического» представления о Рае играла «рецепция» эллинизма на основе христианской традиции. Проблема соотношения чувственно-материального представления о радостях земного рая, характерного для ветхозаветной традиции, и христианской идеи Небесного Иерусалима, нашло частичное разрешение в проблеме хилиазма. Согласно христианской эсхатологии, конец истории возможен только тогда, когда свершится пришествие помазанника Божия — Мессии, произойдет праведный суд над нечестивыми и наступит тысячелетнее Царство Божие на земле. Эта вера в наступление тысячелетнего земного Царства верных и праведных во главе с мессией получила название хилиазма от греческого слова chilias — тысяча. Одним из источников для развития хилиазма становится интерпретация 20-й главы Апокалипсиса: «И увидел я престолы, и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его… Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (Апок. 20, 4). Перенесенный на христианскую почву, хилиазм получил широкое распространение во II — III вв. — в эпоху гонений на христиан со стороны римского государства, получив развитие благодаря гностицизму, особенно его иудействующим приверженцам (одним из них еще в апостольские времена был гностик Керинф). В III в., на соборе в Александрии (255), хилиазм был осужден. С хилиастами вели полемику Григорий Богослов, Ефрем Сирин, Андрей Кесарийский, Блаженный Августин и другие. Один из самых ярких противников идеи хилиазама — Августин Блаженный, противопоставляет образ Небесного Иерусалима натуралистическим и материалистическим попыткам истолкования этой идеи. Возражая тем, кто не в состоянии помыслить себе Царство Божие иначе, чем в чувственной форме, в виде земного рая с его прежде всего плотскими удовольствиями, Августин пишет: «И в настоящее время Церковь есть Царствие Христово, и Царствие Небесное. Поэтому и в настоящее время святые Его царствуют с Ним, хотя иначе, чем будут царствовать тогда (имеется в виду — после второго пришествия и воскресения во плоти)» [8]. Как видим, с точки зрения Августина, образ Рая есть, прежде всего, явление духовное, что определяет существенный водораздел между христианством и иудаизмом. Идею хилиастического «тысячелетнего» царствования Андрей Кесарийский отвергает краткими, но точными словами. «Другие, — замечает он, — говорили, что по истечении 6000 лет дано будет одним святым первое воскресение из мертвых, чтобы на той же самой земле, на которой они показали терпение, насладиться им удовольствием и славою в продолжение тысячи лет, а после сего будет общее воскресение не только праведных, но и грешников. Поелику же ничего этого не приняла церковь, то излишне и говорить. Мы, — заключает он, — принимаем за тысячелетие время Евангельской проповеди» [9]. Согласно Андрею Кесарийскому, тысячу же лет должно понимать не в арифметическом смысле, а в смысле некоторого полного законченного времени. «Тысяча лет — есть время от вочеловечения Господа до пришествия Антихриста». О том, что некоторые святые «ожили и воцарились со Христом на тысячу лет», богослов дает вполне исчерпывающее объяснение, указывая, что эти слова имеют смысл символически-духовный. Так же и пр. Ефрем Сирин, справедливо отмечает: «…для чего праведным, оставив рай, пиршествовать на земле? Спаситель говорил сперва о скончании, а потом о воскресении» [10]. Следовательно, указание на 1000-летнее царство праведников в Откровении является иносказательным. Согласно христианскому богословию, существует две жизни и две смерти. Одна смерть временная, смерть тела, другая же смерть вечная — это геенна огненная. Есть и два воскресения: одно — воскресение от грехов, от «мертвенности грехов», и другое воскресение — претворение тела от тления к нетлению, то есть преображение тела, имеющее быть в Царствии Божием. У тех, которые в настоящее время Евангельской проповеди уже воскресли от «мертвенности греха», то есть достигли святости, не будет второй смерти, то есть геенны огненной. Поэтому они блаженны, и в течение «тысячи лет» — то есть от Христа до появления Антихриста — они царствуют со Христом и священствуют. Итак, «тысячелетнее царствование» праведников со Христом в Раю следует понимать не как плотское, не как мирское, а духовное. Оно имеет место в настоящее время, в религиозно-мистической практике христианства. Подводя итог, можно отметить, что образ Рая в религиозно-мистической традиции христианства достаточно сложен и противоречив. Иудейская национальная идея Царства Божия, благодаря христианству, была интернационализирована в космических, вселенских масштабах, а «натуралистические» тенденции в истолковании образа Рая постепенно уступали место духовно-символическому его пониманию. Примечания :
[1]
Бл. Иероним упоминает об иудейских преданиях
относительно «тысячелетнего объядения» евреев //
Цит по: Трубецкой С.Н. Учение о Логосе
в Его истории / Сочинения. М.: Мысль, 1994. С.
323.
|
Ну что я тут могу добавить от себя: Собственно говоря, все, кто говорил о Рае - совершенно не представляли о чем это они говорили. Изначальная идея вполне понятна - не работать, не болеть, жить вечно в мире и согласии, и иметь всего вдоволь, не подвергаясь опасности. Хочется? А кому не хочется. Вот и придумывали басню за басней. Церковь постепенно осознала, что мещанский рай - это рай для скотов, и перевела понимание Рая в духовную область. Любовь, Мир, и Праведность. Верно. Только не совсем. Посмотрим, а как же все-таки на счет "Райского сада"...
Описание Райского сада у Иосифа ФлавияОбраз рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.100-101 Иосиф Флавий был одним из тех античных авторов, который сумел соединить национальную историю со всемирно-историческим подходом к явлениям прошлого. Безусловными предшественниками Иосифа Флавия в этом отношении были Геродот, Полибий, Диодор Сицилийский, Помпей Трог, Николай Дамасский и другие. Но Иосиф Флавий имел выгодное отличие от этих авторов: в его распоряжении был еще более универсальный всемирно-исторический свод — Библия, трактующая историю мира от его сотворения Богом до времени эллинизма, частью истории которого представляются события истории еврейского народа. Иосиф Флавий трактует необходимость приоритета универсального, всемирно-исторического взгляда на вещи: этот взгляд выражает именно приоритет Бога над миром, что и оправдывает приоритет общего над частным, всемирного над индивидуальным. Поэтому последовательность событий у Иосифа дана так, как это имеет место в Торе. Иосиф лишь в незначительной мере изменяет библейский текст, что можно было бы назвать авторским переводом. Иосиф не пытается быть оригинальным в передаче библейского текста. Он даже оправдывается, почему «наша книга, по заглавию своему посвященная вопросу о законах и исторических деяниях, настолько подробно занимается вопросами естествознания» (Ant. Jud. Praef. 4). Речь идет о сообщениях Библии о первых днях творения, о начале истории мира. Перейдя к творению человека Богом, Иосиф Флавий ссылается на Моисея: «После описания седьмого дня, Моисей переходит на почву естественноисторическую, рассказывая о сотворении человека следующее: «Господь Бог сотворил человека, взяв для этого прах от земли и соединив с ним дух и душу. Этот человек получил название Адама, так как человек был сотворен из красной глины» (Ant. Jud. I,1). Особенно интересен естественноисторический взгляд Иосифа Флавия, когда он начинает рассказывать о пребывании Адама и Евы в Эдемском саду. Согласно Иосифу, этот сад насажен Богом и занимает значительную часть всей земли. Естественноисторический взгляд, таким образом, переходит в всемирно-исторический, выраженный у Иосифа более резко, чем в Торе: «Далее Моисей рассказывает, что Господь Бог устроил на Востоке сад и насадил в нем всевозможных растений, среди последних находилось также одно дерево жизни, а другое — познания, по которому можно было бы узнать, что такое добро, и что такое зло. Этот сад был орошаем рекою, которая обтекает вокруг всей земли и распадается на четыре рукава: Фиссон…течет по направлению к Индии и впадает в море, называется Гангом. Евфрат и Тигр текут в Красное море, причем Евфрат назван Фором,…Тигр же — Тиглатом…Река же Геон, протекающая через Египет, означает “текущий к нам с востока”. Греки называют его Нилом» (Ant. Jud. I, 1, 3). Иосиф ничего не говорит о Севере и Юге, а так же о Западе, но при наличии термина Восток эти понятия подразумеваются, поскольку Господь, решив изгнать Адама и Еву из рая, «выселил их в другое место». Об этом же свидетельствуют и последующие упоминания о странствиях Каина «по всей земле», в ходе которых Каин обошел «большую часть земли» (Ant. Jud. I, 2, 1-2). Иосиф Флавий был одним из самых популярных авторов средневековья. Это произошло потому, что уровень осведомленности автора, использующего для нужд своего повествования Библию, и уровень осведомленности читателя совпадали. Две его работы «Иудейские древности» и «Иудейская война», компилировались множеством историков. «Иудейские Древности» вместе с «Иудейской войной» рисуют картину, отразившую взгляды Иосифа Флавия на всемирную историю, начиная от сотворения мира и заканчивая временем правления римлян. Иосиф Флавий наследует универсальный историзм Библии. Единство Бога диктует и единство истории с началом и завершением. От естественноисторического повествования о райском саде и сотворении человека, Иосиф переходит к всемирной истории человечества. Описание Рая Иосиф старается сделать рациональным, соответствующим античной традиции. Для Иосифа Флавия Рай имеет свою географию и временную протяженность (он существовал до потопа). В контексте своей всемирной истории он создал также историю Рая. При этом он всячески осуждает зелотов, связывавших победу над Римом с мессианским веком, т.н. раем на земле. Рай для Иосифа был в прошлом и он не видит для него возможности в настоящем. Работы Иосифа создали приемлемую альтернативу греко-римской языческой историографии, сопоставимую по уровню исторического анализа с ее лучшими образцами. Явная теологическая окраска произведений Иосифа также была привлекательной для средневековых авторов. Множество средневековых историков являлись богословами. Они ориентировали свои труды теологически, поэтому их невозможно понять, отсекая теологию. Соответствие методов исторического исследования Иосифа Флавия нормам античной историографии сделало его посредником между историческими традициями Античности и Средневековья.
Мои комментарии таковы: Флавий не утруждал себя особым домысливанием Моисея, просто разъяснив соотечественникам древние тексты в понятной форме. А заодно подчеркнул, что вся эта история место имела, но больше не повторится... Ну, и естественно, мы прекрасно знаем, что четыре реки Рая вовсе не в одном месте, и даже текут в противоположные стороны, и вовсе не имеют общего источника и даже водосбора. Гора - естественно - совсем не та, да и Рай по-сути - тот же самый мещанский. Хотя, для древних людей такое место как Междуречье было вполне достойным заменителем Рая. Не говоря уже о Древней Руси. Представьте себе - для русского северянина - место, где зимой снега не дождешься, земля плодороднейшая, а фрукты на илистых почвах растут сами по себе, даже без особого возделывания. Чем не Рай. Отсюда, в Православии устанавливается чуть ли не полная идентификация Рая и "Святой земли" (Земли обетованной). Моисей ведь тоже выводил гиксосов просто на плодородные земли.
|
Рай «мнимый» и Рай «реальный»: древнерусская литературная традицияОбраз рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.31-46 Путешествия в далекую или воображаемую страну и описания этих путешествий — непременное культурное явление древнего и средневекового мира, ведущее свое начало со времен античности, а, может быть, и с библейских времен: «Царство истины есть обетованная земля, и путь к ней — аравийская пустыня» [2]. В настоящей статье, которая продолжает серию работ автора об образах Святой Земли и Рая в древнерусской литературе [3], предлагается рассмотреть эти образы на примере паломнических текстов и переводных апокрифических сочинений о видениях Рая. В основе представления о Рае, которое формировалось в письменности средневековой Руси через «чужое слово» — византийскую патристическую литературу, гимнографию, литургическую практику, через апокрифические тексты, а также через фольклорную традицию, народные утопические легенды — лежит библейская традиция изображений Рая в Ветхом и Новом Заветах, в Книге Бытия и в Откровении Иоанна Богослова: «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке; и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог на земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделилась на четыре реки» (Быт. 2, 8, 10). В первом случае Рай — это прежде всего сад, Эдем, во втором — град, Небесный Иерусалим, а также свет, гора, стена: «И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр. 21, 2); «И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их» (Откр. 22, 5); «И вознес меня (Ангел) в духе на великую высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр. 21, 10). Эти описания восходят одновременно к ближневосточным географическим реалиям и к древнейшим пластам архаической картины мира. В ней образ Рая связан с Городом, с Садом, с Рекой, Светом, с Горой, или, напротив, с равниной, с Осью мира и т.д [4]. Рай как сад и Рай как град — две стороны одного образа Рая, огражденного и насажденного (курсив мой — М.Р.). Уже в ранних византийских апокрифах ставится вопрос о точном местонахождении Рая: «Как сказать, где же помещается Рай, ибо одни утверждают, якобы он в Иерусалиме, другие — якобы на небесах? Ответ: Ни одни, ни другие не говорят истину. И то, что в Иерусалиме нет Рая, свидетельствует (череп) Адама, лежащий на лобном месте. Ведь ясно, что Адам не погребен в Раю, но был изгнан из Рая. О том, что на небесах нет Рая, свидетельствует Писание, где сказано: “И насадил Бог Рай в Едеме, на востоке”. Писание ведь учит нас, что восток всей земли и есть Рай. Неверно и опасные книжники (создатели апокрифов — М.Р.) утверждают, что якобы потому все ароматы и благовония существуют в восточных странах, особенно в индийских пределах, что они расположены вблизи Рая. И вот, как мужские семена фиников приближаются к женским семенам, опыляют ветром и те начинают плодоносить, так благовония, разносимые ветром из Рая, опыляют растущие вблизи деревья» [5]. Каноническая и неканоническая традиции представлений о Рае, как видим, не во всем совпадали, и Рай впрямую не связывается с историческим реальным Иерусалимом. Все же в византийской и древнерусской литературах цельного образа Рая не сложилось, черты его повторяются из одного описания в другое, они становятся этикетными: Рай многоцветен, многоголосен, благоуханен, светел, расположен то на востоке, то на небесах, то на разных уровнях тверди небесной, то между этой твердью и твердью земной и т.д. При этом набор характерных определений и качеств Рая достаточно однообразен. Изображения же ада, напротив, в некоторых византийских апокрифических апокалипсисах, известных в славяно-русских переводах с XII в., например, в «Видении апостола Павла», или «Мучениях Феклы», в «Хождении Богородицы по мукам», ярче, натуралистичнее изображений Рая. Средневековый текст зависит не столько от воли его создателя или переводчика, сколько от конкретных источников, степени и характера их использования. Библейский источник был здесь только образцом, определенной моделью. Эта модель оказалась применима и при описании благодати Святой Земли. Может показаться, что следует вести речь о разных вещах, о райском, вполне утопическом пространстве, с одной стороны, и о Святой земле, Палестине, насыщенной библейской памятью, — с другой. Однако в одном убеждении все же сходились и народно-утопическая легенда, и мнения ученых книжников — в том, что Святая Земля и град Иерусалим и есть воплощенный Рай, Рай в своем подлинном, «сегодняшнем» смысле. Казалось бы, эта иллюзия должна была исчезнуть при столкновении с реальностью, когда древнерусский паломник, действительно оказавшись в Палестине, мог воочию убедиться, что она не Рай. Но он убеждался в обратном: что она все-таки Рай. Разрушение «мнимого» образа не происходило почти никогда. Отчего? Анализ русских средневековых текстов «на тему Рая» обнаруживает в них постоянные элементы описания райского пространства, формирующие некий, условно говоря, «райский топос», при помощи которого создавался образ не только этого пространства, но и пространства Святой Земли в паломнической литературе, образ, встающий за всеми географическо-топографическими реальностями. С другой стороны, и «палестинский текст» паломнических сочинений при всех их временных и литературных различиях, становился в определенном смысле «райским текстом» [6]. В разных типах этого текста (или в его жанровых разновидностях: хождениях, житиях, видениях, откровениях, сказаниях и др.) [7] выявляется сходство не только сюжетных и смысловых мотивов, таких, как, например, мотивы «чуда» и «сна», но и сходство тех литературных приемов и средств описания, которыми эти мотивы реализуются в конкретных нарративах. Это объясняется прежде всего единым концептом пути, лежащем как в реальной, так и в литературной основе описаний древнерусских паломничеств к христианским святыням и путешествий к Раю. Концепт пути предполагает не только физическое перемещение в пространстве, но и духовное — в познании божественной истины. В реальной, географической Святой земле, проявляется благодать Святого Духа, и мы вслед за средневековыми паломниками рассматриваем ее как знаковое культурное пространство. Описывая его, паломники обращают внимание прежде всего на увиденные святыни и услышанные легенды о них, подошвами ног своих «прочитывают» заново библейские книги, стараясь быть точными, называя имена, даты и цифры. При этом принцип повествования оказывается ориентированным не на «реальную» реальность, а на реальность «мнимую», на то, что скрыто за этими именами, датами и цифрами. Отсюда — сходство в изображении древнерусскими книжниками Рая и Святой Земли, их взаимопроницаемость и взаимозаменяемость. Рассмотрим этот общий «райско-палестинский текст» на материале древнерусских «хождений» в сакральные земли и переводных византийских апокрифов о видениях Рая, таких как «Сказание о Макарии Римском», «Сказание отца нашего Агапия» (Хождение Агапия в Рай), Видение Рая в «Житии Андрея Юродивого», «Хождение Зосимы к рахманам». Что, помимо уже названного, роднит эти тексты между собой? Прежде всего, это общая позиция визионеров и путешественников по Святой земле, позиция свидетелей (выделено мной — М.Р.) [8]. Все они попадают в Святую Землю или в Рай долгим и опасным путем, на временный срок, затем возвращаются на (или в) родную землю. Уже самим фактом своего путешествия и его литературного описания путешественники-свидетели удостоверяют существование земной, вполне реальной Палестины, полной библейских реминисценций и воспоминаний, и нереального «мнимого» Рая, похожего на палестинский рай. Игумен Русской земли Даниил вернулся из долгого и опасного странствия по Палестине в начале XII в. вполне невредимым, хранимый Божьей благодатью, и затем подробно описал его в своем «Хождении», а возвратившийся из Рая в грешный мир игумен отец Агапий уже перед смертью, в качестве свидетельства своего пребывания в Раю, также составил рассказ об этом на свитке, который и находят у него в руках, и который, собственно, и есть «Сказание отца нашего Агапия». Не только возвращение паломника и визионера в обычный мир, но и описание ими собственного путешествия в Рай ли, в Святую ли Землю есть самое убедительное свидетельство реальности того и другой. То, что «Сказание» отца Агапия имело впоследствии силу документа, видно из известного Послания новгородского архиепископа Василия Калики тверскому епископу Фоме, когда во второй половине XIV в. на Руси, в Твери, остро обсуждался вопрос о рае «мысленном» и рае «земном» в связи с распространившимися там ересями. Как доказательство существования «земного рая» Василий Калика привел пример «самовидцев» старца Агапия и святого Макария Римского: «А вот и Илия святой в раю живет, встретил его там Агапий святой и кусок хлеба у него взял. И святой Макарий за двадцать поприщ жил от святого рая» [9]. Упоминаемые Василием Каликою новгородцы видели Рай на высоких горах, встающих из моря, с огромным изображением Деисусного чина: и Богородица, и Иисус освящают его. Он оказался не на востоке, как гласит библейская традиция, а на севере за «дышучим», т.е. Белым, морем. Этот Рай таил в себе опасность — из него не возвращались живыми. Рассказ о видении Рая новгородцами в Послании Василия Калики представляет собой типичную легенду, построенную, если употребить современную лексику, по балладной схеме и имеющую западноевропейские средневековые аналоги. Над высокими горами, встающими из моря, сияет необыкновенный, неземной свет, слышится ликование и веселое пение. Удивившись этому и желая узнать, кто это поет и ликует, новгородские мореходы посылают на гору одного из своих товарищей, но когда тот достигает вершины, то забывает обо всем на свете и бросается прочь на звуки веселья. То же случается и со вторым. Наконец, третьего разумные новгородцы, жаждущие узнать, что же происходит на горе, привязывают за ногу, и когда тот, как и первые два, хочет убежать от своих товарищей за гору к ликующим голосам, дергают за веревку и стаскивают вниз. Но третий оказывается мертв. Рай, как и ад, — «иное» царство, но царство не мрака и стона, а полное света и веселых песен. Библейское противопоставление печали — радости, плача — веселию здесь находит свое воплощение. На пограничность Рая в древнерусской апокрифической литературе — между земным миром и небесным — на его двойственную природу уже обращалось внимание исследователей [10]. В рассказе Василия Калики простые новгородцы не могут вернуться живыми, они гибнут, потому что решили самовольно достичь Рая, попадают же туда по молитве или по повелению Божьему и возвращаются живыми лишь праведники или святые. Рассмотрим подробнее, каков Рай в представлении создателя «Сказания отца нашего Агапия» (греческого текста, или его славянского перевода, в данном случае не столь важно), и в представлении Епифания, автора «Жития Андрея Юродивого», а также неизвестного автора рассказа о трех монахах Сергии, Феофиле и Угине из «Сказания о Макарии Римском», пожелавших увидеть место, где небо сходится с землей, и встретивших неподалеку от Рая святого Макария. И какова Святая Земля в описаниях русских паломников, игумена Даниила, Игнатия Смольнянина, иеромонаха Варсонофия и др.? Знаки райского пространства, выявляемые для русского средневекового материала, уже намечены в библейском тексте и во многих западноевропейских и византийских легендах о путешествиях и видениях Рая. Во-первых, это удаленность Рая, его труднодоступность и упоминание о проводнике, вожатом по райскому миру, которым может быть Ангел, или какой-нибудь другой посланник Божий. Во-вторых, Рай находится за пределами земными, на острове, скрыт за высокими стенами, уходящими в поднебесье, в-третьих, в Раю сияет необыкновенный свет, на который земной человек не в состоянии смотреть, в-четвертых, в Раю бьет источник или протекает река, вода которой сладка, как мед, и бела, как молоко. Это источник, из которого пьют праведные души, и испив из которого можно заснуть на время или забыть печали. В-пятых, Рай — это прекрасный цветущий сад, наполненный сладостными плодами и оглашаемый чудесным пением птиц, поющих на разные голоса и каждая по-своему. В-шестых, это невиданное изобилие, которым невозможно вполне насытиться, в-седьмых, посреди Рая стоит Божий престол, над ним возвышается крест. Так, Андрей Юродивый попадает на три уровня Рая и каждый увенчан, соответственно, одним, двумя и тремя крестами. В-восьмых, Рай источает благоухание, и тот, кто попадает сюда, испытывает необычайную радость и блаженство. Этот ряд характерных признаков Рая в разбираемых древнерусских текстах можно продолжить, но несомненно, что все они восходят к единой мировой модели. Древнерусские книжники следовали мировой традиции, включались в нее. «Райские» черты могут встречаться в древнерусских текстах как в совокупности, так и отдельно. За ними сразу встает общая картина и, действительно, не слишком разнообразная. Любопытно, что игумен Даниил, автор самого раннего (нач. XII в.) в древнерусской литературе «Хождения» в Святую Землю, при ее описании использует черты этой «райской» картины, он пишет о той радости и веселии духа, которые появляются у паломников при виде Святой Земли и града Иерусалима, изобилии, красоте ее святынь: «И испытывает тогда всякий христианин огромную радость, видя святой город Иерусалим, и слезы льются тут у верных людей. Никто ведь не может не прослезиться, увидев эту желанную землю и видя святые места, где Христос, Бог наш, претерпел страсти нас ради, грешных. И идут все пешком с радостью великою к городу Иерусалиму» [11]. Подобным образом пишет Даниил и о горе Хеврон: «И ныне поистине земля та Богом обетованна, и благословенна от Бога всем добром: пшеницей, и вином, и маслом, и всяким плодом обильна весьма, и множеством скота богата, и овцы и скот дважды родятся летом, и пчел много в камнях по горам тем красивым, также и виноградников много по тем пригориям, и деревьев много плодовых стоит — без числа: маслины, смоковницы и рожки, и яблони, и черешни, и прочие. И всякий плод тут есть, и плод тот лучше и больше всех плодов, сущих на земле под небом, нет таких плодов нигде больше. И вода хороша в месте том и всячески полезна. И само то место превосходит все красотою и всяческим добром. Несказанна земля та около Хеврона!» [12] В другом, более позднем паломническом тексте, «Хождении иеромонаха Варсонофия в Иерусалим» середины XV в., отличающемся точностью и достаточной скупостью описания, мы тем не менее находим похожее свидетельство: «Около ворот (находится) колодец, а вода в нам сладкая. И у колодца озеро небольшое, и воды в нем много. Место же это, где стоит монастырь и святая церковь великого Георгия, называемое Хананея, очень красиво, а долина весьма большая и ровная, и вокруг высокие горы. От града Иерусалима на расстоянии более трех миль, от Вифлеема милей дальше» [13]. Можно вспомнить и сладкую воду Иордана, которую игумен Даниил сравнил с водой родной ему реки Сновь. Эти цитаты вобрали в себя, как кажется, все основные качества Святой Земли и одновременно качества Рая. Сравним с ними «райские» описания в некоторых других древнерусских текстах, но уже не связанных с путешествиями в Святую Землю. Одно из чудес, происшедших с блаженным Андреем Юродивым, это его пребывание в Раю. Как старец Агапий попадает в Рай, заснув в лодке, когда неизвестные юноши в светлых одеждах перевозят его по морю на неведомый остров, так и Андрей оказывается в Раю в результате «сладкого» сна. Мотив сна вообще очень важен для визионеров: «сон» в описаниях путешествий в Рай служит мотивировкой дальнейшего развития сюжета, своеобразной сюжетной границей, после которой повествование обычно переходит на другой, более сложный смысловой уровень. Итак, в лютый мороз, настигнувший Константинополь, юродивый Андрей, привыкший бродить по улицам столицы в отрепьях и обычно стойко переносить физические страдания, пытается найти защиту от невыносимого холода у нищих, даже у бродячего пса, но все его отвергают. И тогда после долгой и страстной молитвы, он вдруг засыпает и ощущает во сне неожиданное тепло: из холода и зимы, этих символов и атрибутов средневековых представлений об аде он попадает в тепло и вечное лето — символы и атрибуты Рая. Тогда и возникает перед героем видение райского сада и себя в нем: «Увидел я себя в прекрасном и дивном Раю и удивился в душе, рассуждая так: “Что это значит, ведь в Константинополе дом мой? И что делаю я здесь, не ведаю”» [14]. Андрей Юродивый обнаруживает себя совсем в ином облике: он одет в царскую одежду, на голове его сияет разноцветный венец, на ногах сверкают позолотой сапоги, а препоясан он дорогим царским поясом. Далее следует подробное описание райского сада, использующее все перечисленные черты подобных описаний. Приведем лишь один фрагмент: «Самое большое чудо в этом саду — множество птиц, воробьев, щуров, соловьев и других, неизвестных, очень красивых, с золотыми, белоснежными и пестрыми крыльями. Они сидели каждая на своем месте и пели каждая своим особым голосом, так что я мог слышать их замечательное сладкое пение на небе на высоте своего лица» [15]. В том Раю, куда попадает Андрей Юродивый, есть все, и это все столь прекрасно, что никакими словами его невозможно выразить. Такова обычная характеристика райского локуса в древнерусских текстах и одновременно частая характеристика святых мест у древнерусских паломников [16]. Они, эти места, не могут не быть прекрасными по определению. В «Житии Андрея Юродивого» дается и пространственная характеристика Рая: «Рай тот был очень велик и в длину, и в ширину, увидел я посередине поле, а на поле том не было сада, но само поле было прекрасно и светло, покрыто травой и многими цветами, источниками, из которых вытекали понемногу молоко и мед… Как вымолвлю, как расскажу, с чем сравню эти мед и молоко, с мирром ли, с мускусом? Ведь мы только люди, уподобить их чему-нибудь иному, или назвать — не умеем. И когда увидел я эту пажить покоя, удивился Божьим чудесам» [17]. Одна из самых ярких деталей «Жития Андрея Юродивого» в картине Рая — это разноцветные ветры, веющие над Раем, и необыкновенное благоухание, исходящее от них: «Я молча стоял много часов, вдыхая сладость ветра, веющего, словно от кадила, словно бы на небесах пред Богом кадят ангелы. И когда стих тот ветер, с западной стороны почувствовал я другое сладостное дуновение, словно это был дым, на вид белый, как снег… Затем восстал другой ветер с севера, сильный и красный видом, какими зори бывают, когда заходит солнце» [18]. Сравним с той картиной, что открылась трем монахам в «Сказании о Макарии Римском» на их пути к Раю: «И были ветры в земле той различные по виду: западный ветер зеленого цвета, а от восхода солнца, от рая — рыжий ветер и желтый, а с севера ветер — словно свежая кровь, а с южной стороны ветер белый, как снег» [19]. Как и в библейском Раю, здесь река течет посреди Рая, сияет ослепительный свет и воздух напоен благоуханием. Реакция визионеров также едина во всех «райских текстах», они «удивляются» райским чудесам, им «чудно и дивно». Сходными словами выражают свои ощущения и многие паломники по Святой Земле. Андрей Юродивый, конечно, ни паломником, ни путешественником в Рай не был, он оказался там внезапно, по молитве. Но он тоже странник. Подвиг юродства осуществляется вне стен, на путях и стогнах града. Это «вне» и делает возможным сравнить его восприятие Рая с восприятием старца Агапия, который, в отличие от блаженного Андрея, не сразу понимает, где находится, или с восприятием тремя монахами из «Сказания о Макарии Римском» тех опасных и чудесных пространств, которые им пришлось преодолевать. Прежде чем увидеть землю, подобную райской, их также одолевает сон. Рай сначала познается осязательно, чувственно: «Сон нас сморил, и мы уснули, и встали, когда начали слипаться губы наши от сладости, превосходящей сладость меда и медовых сот. И, встав, увидели церковь, и была она изо льда и огромна, посреди же церкви той — алтарь. Посреди же алтаря того — источник водный, — бел, словно молоко» [20]. Итак, сон — это часто причина и условие для попадания в Рай. Праведный старец Зосима, отправившийся в путь, чтобы увидеть блаженных людей — рахманов, при помощи чудесных «помощных» предметов и существ оказывается у цели, в земле блаженных: «И спал я на месте том три дня, и, снова встав, пошел неведомо куда. Ибо место то было исполнено благоухания, и не было там ни гор, ни холмов, но вся земля ровная была и цветами вся увенчана и украшена» [21]. Игумен Даниил в Палестине тоже спит, причем спит совершенно реальным сном, когда он со своими спутниками оказывается в очередном святом месте, на родине пророков: «И близко там на горе есть село большое весьма; и живет в нем сарацин много; и христиан тут же, в селе том, много. А село это — родина святых пророков: там рождались святые пророки, и это отчина их — то село. И там спали мы одну ночь, в селе том, Божьею благодатию хранимые. И приняли нас христиане в том селе хорошо. И оттуда, хорошо опочив ту ночь и наутро рано встав, пошли мы к Вифлеему» (курсив мой — М.Р.). Как будто бы простая деталь: необходимый сон после утомительных и опасных из-за возможного нападения сарацин переходов по Палестине. Но эта бытовая подробность, отмеченная игуменом Даниилом в контексте «райского текста», который он, как видим, использует при описании Святой Земли, приобретает новый, глубинный смысл, становится «сильной деталью». Ведь Даниил с путниками двигается по сакральному пространству, от одного святого места к другому, согласно христианской истории — от земли пророков к месту Рождества Христова, городу Вифлеему. Путь, которому предшествует крепкий сон, это и есть путь истории человечества от Ветхого Завета к Новому. Так, отдельный человек, игумен Даниил, оказавшись в стране христианских святынь, включается в мировую историю. Сон, в который впадают визионеры перед тем как оказаться в Раю, может быть и метафорой их телесной смерти. Андрей Юродивый видит себя в Раю «без плоти». При этом он одет в необычную для него царскую одежду. Мотив переодевания, и более того, переворачивания, перемены статуса («юродивый — царь»; «убогий — всемогущий» и т.д.) должен символизировать переход героя, пусть временный, в другой мир и в другое состояние. При этом напомню, что юродство само по себе уже было «перевернутой» позицией. В «Сказании отца нашего Агапия» герой перед уходом по повелению Божьему из монастыря, в котором пробыл игуменом шестнадцать лет, прощается с братией и велит избрать нового игумена, ибо его путь — это Божий путь: так он отвечает на вопросы каждого, кто встречается ему на пути к Раю. Поэтому прощание отца Агапия с монастырем — это одновременно его смерть, описание которой вполне традиционно для средневековой житийной литературы [22]. Но вместе с тем это и рождение для иной, райской жизни, которую, впрочем, Бог показал Агапию только как его возможное будущее, а затем вновь отправил в мир. Средневековый монастырь представлял собой своеобразный рай на земле [23], уйдя из него с целью узнать, зачем люди следуют за Господом, Агапий попадает в Рай уже не на земле, а на небе. Из этого Рая отец Агапий уносит в мир кусок хлеба, который не кончается, сколько бы ни отламывали от него и при помощи которого он совершает многие чудеса. Хлеб этот, конечно, не просто хлеб, это учение Христово, и преломление его отцом Агапием в Раю по повелению пророка Ильи — знак евхаристии. Так повествование об Агапии включается в литургический контекст. Монахи Сергий, Феофил и Угин, отправившиеся на край земли, рассказали, что они не надеялись возвратиться в этот мир, они с ним простились. И поэтому их путешествие, полное опасностей и ужасов, тоже происходит словно бы уже в ином времени и пространстве, в ожидании неминуемой гибели. И праведный Зосима в «Хождении Зосимы к рахманам» попадает в землю блаженных (= Рай), предвидя свою неминуемую смерть, оказавшись в страшном месте, полном «зверей лютых, рычащих страшно» [24]. Сотворив молитву, он переносится при помощи деревьев, птиц и ангелов в Рай. Его ситуация сюжетно совпадает с ситуацией Андрея Юродивого и отца Агапия, пернестись в Рай им также помогает внешняя божественная сила (ангелы, деревья, апостолы, Христос). Но ведь и паломников в их полных опасностей путешествиях охраняет Господь. Об этом не раз упоминает игумен Даниил: «И, благодатью Божьею, дошел я до святого города Иерусалима, и видел святые места, обошел всю землю Галилейскую…» [25]. В другом месте Даниил сообщает, что во время пути его и спутников не тронули ни дикие звери, ни злые люди, ни сарацины, никакие болезни не приключились с ними, потому что они были хранимы Богом. Путешествия в Рай и в Святую Землю сближаются и в этом. Путники нуждались в поддержке божественных сил, иначе они не достигли бы цели. Но такая поддержка дается не каждому, а только тому, кто стремится стать или уже стал праведником, чьи помыслы благочестивы. Важное место в разбираемых текстах занимает описание собственно пути, который приходится преодолеть и путешественникам к Раю, и паломникам к христианским святыням. Описание препятствий в виде страшных чудовищ, диких зверей и змей, готовых пожрать путников, лютого холода, или, напротив, иссушающей жары и т.д. — также необходимый элемент «райско-палестинского текста». Дикие звери встречают отца Агапия у морского залива, сквозь страшный змеиный свист, от которого приходится уши залеплять воском, пробираются три монаха, пересекают безводную пустыню, взбираются на высокую гору, где не растут ни трава, ни деревья, не светит солнце, где только ползают гады и шипящие змеи. Одолев эту гору, монахи попадают в «землю пустынную и бескрайную, и не было в той земле ничего, не приходил сюда человек никогда» [26]. Приведенный фрагмент из «Сказания о Макарии Римском» находит аналогию с библейским текстом (Иер. 2, 6): «…где Господь, который вывел нас из земли египетской, вел нас по пустыне, по земле пустой и необитаемой, по земле сухой, по земле тени смертной, по которой никто не ходил, и где не обитал человек?» Напрашивается однако еще одна аналогия со вполне реальной картиной, которая нисколько не отменяет, а дополняет библейскую аллюзию. Игнатий Смольнянин, автор описания путешествия в Константинополь и Иерусалим, совершенного им в 1389 г., рассказывает о той части пути, которую ему и его спутникам пришлось пройти по воде, на кораблях по Дону. Путешествие это, пишет Игнатий, было «печально, уныло, так как вокруг все было пусто, ничего не видно, ни города, ни села. Если же в древности и были тут богатые и красивые видом города, то теперь места эти пустынны, необитаемы, человека нигде не видно, только пустота великая и зверей множество: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры и птицы: орлы, гуси, лебеди, журавли и прочая, а вокруг все пусто» [27]. Благочестивое путешествие обставляется как путешествие с препятствиями и опасное. Поэтому столь важную роль играет молитва, при помощи которой отводится угроза гибели. Ее функция подобна функции магического заклинания, фольклорного заговора, тем более, что многие апокрифы включают в себя элементы сказочного сюжета или частично строятся по сказочной схеме. По молитве отец Агапий находит пещеру, чтобы укрыться от готовых сожрать его диких зверей, по молитве к нему приходит спасение в виде ладьи с двумя юношами и «детищем малым», по молитве три монаха Сергий, Феофил и Угин избегают множества опасностей в пути: «Мы же, грешые, молились Богу и благословляли Бога, десять дней проведя в заточении»; «А уже много дней не вкушали мы никакой пищи. И, помолившись Богу, шли сорок дней, и набрели на деревья, красивые на вид и очень плодоносные, рождавшие добрые плоды. И прославили Бога и насытились теми плодами прекрасными»; «И скрежетали зубами аспиды, ехидны и увалы, и василиски. Видели и других змей, но многим названия не знали. И прославили Бога, избавляющего нас от них»; «И прошли всю ту землю бездорожьем, и впали в уныние. И помолились Богу, указывающему нам верный путь» и т.д. Примеры можно множить. Иногда Божья помощь приходит через птиц или зверей. Такова роль орла, который полетом показывает правильный путь старцу Агапию, оленя или голубя, внезапно возникших перед утомившимися тремя монахами. Все эти животные имеют определенные символико-мифологические значения. Сквозь христианский дидактический пласт текста просвечивает архаическая модель. Но важно отметить еще и другое — подобно тому, как паломники по святым местам сначала испрашивают на то Божьего благословения, так и Агапий долго молится в монастыре о том, чтобы Бог открыл ему, зачем люди оставляют свои дома, семьи и отправляются «вослед Господу». Все дальнейшее повествование о путешествии отца Агапия в Рай и есть, собственно, ответ на этот его вопрос. Старец Зосима также «молился Богу, чтобы увидеть жизнь блаженных людей-рахман» [28]. В «Сказании о Макарии Римском» три монаха, желая увидеть, где небо сходится с землей, ночью тайно выходят из монастыря, но сначала идут в Иерусалим поклониться Гробу Господню, в Вифлеем поклониться святой пещере, где родился Христос, возвращаются в Иерусалим и ходят по окрестным монастырям двенадцать дней, молясь Богу. Они ведут себя в этой части «Сказания» как истинные паломники. Лексика, используемая автором (переводчиком?) при описании их действий та же, что и в «хождениях»: «шли…, пошли…, поклонились…, видели…, направились…, перешли…, вступили…, вошли…, поклонились…, набрели…, пробыли» и т.п. Глаголы движения создают динамику повествованию, которое строится по принципам жанра «хождений». В самом деле, эта часть «Сказания о Макарии Римском» и есть паломнический текст. По молитве совершается и чудо — загоревшаяся лампада игумена Даниила у Гроба Господня, хлеб, который не уменьшается и который помогает отцу Агапию исцелять немощных и воскрешать мертвых; как чудо воспринимают три монаха оленя и голубя, спасающих их от беды, встречу со святым Макарием в двадцати поприщах от Рая. Эта мнимая в любом географическом тексте «реальность» абсолютна реальна в тексте утопическом. Обе эти реальности, как мы видим, могут переходить друг в друга и перекрывать одна другую. Святая Земля, вполне реальная Палестина, в силу своей сакрализованности оказывается тем пространством, при описании которого сходятся средневековые историография и география, создавая христианскую топографию (выделено мной — М.Р.) как инструмент такого описания. Она включает в себя и мнимую «реальность» райского пространства. Наши наблюдения подтверждаются материалом, хотя и более позднего времени, но достаточно репрезентативным. Речь идет о так называемых «духовных листах», народных картинках с изображением святых мест Палестины, Афона, Константинополя, старинных русских монастырей и городов, которые бытовали еще недавно и бытуют в среде носителей народного православия. Картинки эти предназначались к продаже как свидетельство совершенных паломничеств, как воспоминание о них. Изучавшая пейзаж в этих «духовных листах» итальянская исследовательница Мария Пезенти (Maria Pesenti) [29] определила конкретные функции изображенных на них гор, стен, храмов, лесов, рек и др. По ее наблюдениям, функции разнообразны, но служат общей цели: показать реальность горнего мира, его невидимую видимость. Знаками святости любого изображенного на этих листах места, и не только в Палестине, но и в России становятся никак не оправданные географически изображения горы Фавор или Синайской, реки Иордан, которые соседствуют с русским монастырем, храмом, городом, возвышаются над ними, словно осеняя изображаемое пространство, сакрализуя его. Важны не изобразительная точность и соблюдение пространственной перспективы, но прежде всего ряд географических указаний, названий святых мест, имеющих дидактический смысл, ссылка на эпизод Священного Писания, присутствие на картине уменьшенных человеческих фигур, которые населяют изображаемое место, делают его обитаемым и живым. «Благодаря этим элементам — пишет М. Пезенти — конкретность изображенного места сливается в восприятии зрителя/читателя со сверхъестественной реальностью, с тем небесным прообразом, на который указывает земная реальность и к которому отсылает святое место, доказывая, что небесная жизнь в самом деле реальна» [30]. Путешествие к Раю, независимо от того, достигает ли его путешественник или нет, так же как и путешествие к святым местам способно преображать человека и/или менять его статус. Все персонажи разбираемых сочинений возвращаются из своих странствий иными, чем отправились туда. Рассмотренные нами тексты «хождений» в буквальном смысле слова «за Господом» в Рай и в Святую Землю создают общий «райско-палестинский» образ горнего мира, отражают единый паломнический хронотоп. Он, в свою очередь, рождает «паломнический текст». Это понятие включает, на наш взгляд, произведения разных жанров и разного времени, не только, кстати, средневековые. Ибо паломничество — это путешествие с благочестивой целью, это путь к святыне (курсив мой — М.Р.). Для удачного исхода такого путешествия нужна и вера, и достоверность. Именно они лежат в основе структуры паломнического текста, и его вариативность зависит от того, чему придается создателем конкретного описания большее значение. Древнерусские «хождения» в Святую Землю и апокрифические описания путешествий к Раю подготавливали средневекового читателя к личностному восприятию окружающего мира. В свете сказанного весьма актуальными и побуждающими к дальнейшим исследованиям остаются слова Н.С. Трубецкого: «Паломник путешествует по святым местам, переполненным событиями и представляющим на каждом шагу материальные, осязаемые следы ветхозаветных и новозаветных воспоминаний. Он несет в себе самом, в своем сознании особую атмосферу благочестивых чувств, мыслей, настроений и представлений, и окружающий мир, внешняя обстановка святой Земли действуют на этот внутренний мир паломника как мощный резонатор, повышая интенсивность всех его переживаний, мыслей и чувств. Оба мира, внешний и внутренний, сливаются воедино, и паломник неспособен различать, где кончается один и начинается другой: в окружающем он видит и замечает только то, что гармонирует с его внутренним миром, впитывает все это в себя, и в то же время вкладывает свои собственные религиозные переживания во все виденное и слышанное» [31]. Предпринятое сопоставление образа Рая, как «мнимого», так и «реального», в апокрифах о посещении Рая и в «хождениях» в святые места, расширяет, на наш взгляд, представления о приемах работы древнерусских книжников и жанровом разнообразии древнерусской литературы. Примечания:
[1] Статья
написана в рамках проектов РФФИ № 00-15-98859
«Ведущие научные школы» и РГНФ № 03-04-00224а. В
ее основу положены материалы двух докладов,
прочитанных автором в апреле 2002 г. в ИВИ РАН
на XIV Чтениях памяти члена-корр. АН СССР В.Т. Пашуто
(Москва) и в октябре того же года на научной
конференции «Образ Рая: от мифа к утопии» в
СПбГУ (Санкт-Петербург). |
Длинная и утомительная, конечно, статья, но в ней несомненная польза: все, что наизобретали неутомимые рассказчики - изложено в общих чертах. Каков вывод? Ну, он очевиден. Естественно Палестина - никакой не Рай. И не была она раем, и не есть, и не будет никогда. Вот она на фотографии даже безо всяких непрерывных войн с евреями. Если это Рай, тогда я - папа римский. Заморские диковинки для древних путешественников, конечно, были райским наслаждением. Так сейчас их куда больше. Наше "сегодня" для их "вчера" - просто сущий рай. Только вот к настоящему Раю это все никакого отношения не имеет. Все трудности и препятствия, которые испытывают паломники - это все известные истории любых странников. Сновидения - по большей части мечтательность ума. А мечтательность - ВРАГ ВЕРЫ. Бог не в камнях - Бог в Душе. Пост - не еда и питье, - а мир и радость во Святом Духе. Все так. Но неужели Рая нет? Помилуй Бог! Есть, конечно. Только вот на Земле он наступает в любой счастливой семье при любых условиях. Мы счастливы на столько, на сколько хотим быть счастливыми. А вот "жизнь будущего века" описать гораздо сложнее. Потому как в основном все ее описания - сплошной символизм и никакого отношения к реальности не имеют. Какие там реки молока и меда. Ну да, еще надо бы соврать про кисельные берега, а заодно придумать фонтан шампанского и конфетное дерево рядышком... Если б было море пива - я б дельфином стал красивым, если б было море водки - стал бы я подводной лодкой... Плавали, знаем. Нас всегда не устраивает имеемое, и мы всегда ищем лучшего. А ведь это все от гордыни. Какой тогда Рай таким "искателям". В чужих руках все больше. Вот и ищем не своего... Хотя, люди не перестанут искать "Небеса Обетованные".
«Странник я на земле» Человек в поисках раяОбраз рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.55-60 Одной из главных составляющих средневекового образа человека было представление о его «страннической» природе. Согласно Библии, человеку, сотворенному по образу и подобию Бога, Бог создал земной рай — сады Эдема, но грехопадение лишило его чудного приюта, и превратило в вечного странника, алчущего обрести утраченный рай. Значительную часть древнерусских «хожений» можно рассматривать как «дорожники» (путеводители) на пути в рай, даже если описания святых мест в них соседствовали с сентенциями о дороговизне паломничества, или же, как в житии Аввакума, описания святынь там вроде бы и вовсе нет, а есть лишь рассказ о мучительном путешествии протопопа и его несчастной протопопицы в ссылку. Средневековый образ пространства был отличен от современного. Он был не столько физическим, сколько поэтическим. Но это не было некое абстрактное пространство, нет, оно было вполне телесным, и наряду с фантастическими образами и местами в путешествиях скрупулезно перечислялись приметы конкретных мест. Пространство это делилось по горизонтали на «свое» и «чужое», а также по вертикали: на «белый свет» (мир людей), жуткую пропасть ада, и простирающееся над ними небо. Коммуникация между крайними точками вертикали, небом и землей, была непрерывной. С неба на землю падала Голубиная книга, сходили апостол, святые и даже сама Богородица, слетали ангелы, из ада на землю приходили бесы, гроб с телом ростовщика проваливался в адскую бездну и после молитв и обетов, исполненных его сыном, возвращался… В горизонтальном пространстве различались зоны различной святости. Наиболее ценными были те, чья святость была «от века», где происходили события Священной Истории. В них горизонтали и вертикаль пересекались, что порождало локусы смешанной природы: чувственный рай и чувственный ад. Желание обрести утраченный рай заставляло средневекового человека искать его не только в «горнем мире», но и на земле, там где сходятся небо и земля. И не всегда это были реальные путешествия, но и странствия по ландшафтам собственной души, ведь по сути дела сам человек представлял яркий образец такого локуса, в нем встречались небо и земля. И не случайно игумен Даниил писал, что «многие добрые люди, находясь дома, мыслью своею и милостынею к убогим, добрыми своими делами достигают святых этих мест» [2]. Святые места щедро наделялись атрибутами рая, впрочем, как и странники, посещавшие их. Паломники, направлявшиеся в Святую Землю назывались «каликами». Это название происходило от греч. kaliga (лат. caliga — башмак) [3]. Эти особые «паломнические» башмаки надевались и на усопших иноков [4]. В духовных стихах о «каликах перехожих», направляющихся в Святую Землю, «калики» не только одеты в священные ткани: шелк и бархат, но и обладают драгоценными камнями с чудесными свойствами: «… Шили они подсумки рыта бархата // И шили лапотки из семи шелков Шемаханских, // У них вплетено в лапотиках в пятке-носке // По ясному по камешку самоцветному… // Они день идут по красному по солнышку, // А в ночь идут по самоцветном по камешку …» [5]. В другом стихе о каликах рассказывается, что «Собиралося, собрунялося // Сорок калик со каликою, // Сорок дородных, добрых молодцев. // Собиралися калики на зеленый луг, // Становилися калики на единый круг. // Клюшки-посохи те были таволжевые, // Одна клюша была кипарис-древо. // По сумочке на клюшу исповесили. // Те сумочки были рыта-бархата, // Одна сумочка хущатой камки» [6]. Но вера в близость к раю святых мест вовсе не отменяла веры в существование земного рая, правда, некоторые средневековые богословы считали, что рай погиб после изгнания Первочеловека. О таком споре мы знаем из «Послания Василия Новгородского Федору Тверскому». Исходной точкой для легенд о земном рае послужили библейские описания Эдема (Быт. 2, 8 — 3, 24). Это находящееся на востоке, где рождается несущее жизнь миру солнце, отовсюду огражденное пространство, надежно охраняемое, обладающее сакральным статусом. Но Василий Новгородский, отстаивая реальность земного рая, опирался не только на отцов церкви и Библию, но и на свидетельства новгородцев, видевших ад на западе, где «червь неусыпающий, и скрежет зубный, и река молненая Морг…». А раз есть ад, то на востоке «в едеме» должен быть и рай, у рая обитают блаженные рахманы, а в двадцати «поприщах» от него жил святой Макарий. Но сам земной рай человеку увидеть нельзя, новгородцы, сообщившие архиепископу Василию о рае, видели лишь его внешнюю часть. Согласно их описаниям, то был остров, где на высокой горе виднелся нерукотворный лазоревый Деисус. Из-за горы слышалось чудное пение, и небо там смыкалось с землей. Василий Калика со слов мореплавателей записал, что это «место высоко зело, яко быти третие и чясти до небесе, яко же споведавшеи глаголють. Всяческими сады благовоннейшими насажденъ от Бога. Ни съврьшене убо есть нетленьнъ, ниже пакы всяческы тленьнъ. Нъ посреде тле нетлениа сътворенъ. Яко быти приисплънену плоды, и цвьтящу. Цветы и зеленаа, и зрелаа овощиа имущу выну сънивающаа бо древеса и съвершенные плоды на землю падающе, персть благовонна бывають. А не тлею смръдать яко же мирстии садове, се же бываеть от многаго изрядьства и освящениа иже присно находящое тамо благодати. Тем же проходя посред иже того повеленныи напаати выну океан река, исходящиа от него, и на четыре начала разделяющися» [7]. О сакральном характере этого пространства говорит и то, что время здесь не движется, плоды райских деревьев дарят вечную молодость [8]. Описания самого рая Василий Калика не дает, поскольку новгородцы не смогли рассказать о нем, моряк, взошедший на гору с лазоревым деисусом, «всплеснувъ руками, и засмеяся, и побеже от другов своих к сущему гласу», последовавший за ним второй моряк, также поступил, а третьего привязали веревкой за ногу, и как только он побежал, сдернули его, «и том часе обретеся мертвым». После чего оставшиеся «побегоша въспять». Подробное описание земного рая встречается в «Хождении Агапия в рай». Агапий во сне переносится в рай, где его встречает сам Иисус с апостолами и пророк Илья. В центре покрытого лесами и садами рая он видит неземное сияние, о котором писал и новгородский архиепископ. Но в отличие от новгородского источника апокриф о Агапии, утверждает, что человек не может «телесными очами» увидеть истинный вид рая, ноуменального по своей сути. Поэтому вместо душ Агапий видит лишь виноградные гроздья, да и Христа с апостолами он не признает пока они сами не представляются ему. Рай земной описывается и в видении апостола Павла. Это сад, из которого вытекают реки Тигр, Евфрат, Фигон и Гион. Реки истекают из райского древа, на котором почивает Дух Божий. Недалеко от этого древа находится древо «животное», охраняемой архангелами. «Слово и видении апостола Павла», описывает целую райскую иерархию: два небесных рая (на седьмом и на третьем рае), в высшем пребывает сама Пресвятая Троица, и там имеется алтарь, храмовая завеса и престол, рай на третьем небе представляет из себя чудную страну, по которой текут молочно-медовые реки, усаженные по берегам деревьями со сладкими плодами, а на озере Херусийском, по которому плавает золотой корабль, находится золотой град Христов, в центре которого у алтаря воспевает псалмы царь Давид. И текут там винные и молочные реки. Земной рай — сад, в центре его древо, на котором почиет Дух Божий, от его дыхания из под дерева вытекают воды, разделяющиеся на четыре реки (Фигон, Гион, Тигр, Евфрат). В раю также находится охраняемое ангелами с огненными мечами древо жизни, а к нему приходят Богоматерь, праотцы и пророки. Один из самых романтичных образов рая земного можно обнаружить в «Житии Андрея Юродивого». Деревья в саду стоят так плотно, что от ветра они колышутся «как волны», вся земля покрыта удивительными цветами, подобными драгоценностям (они также являются атрибутами рая, так в «Жалобной комедии об Адаме и Еве» Адам вспоминает, что «Пресветлые драгоценные камение, аспид и яхант сиянию полаты моея уступали, ныне же и то от меня отъиде» [9]), вигорад имеет золотые листья, а грозди его — рубиновые. Всюду цвет и свет. И даже воздух переливается разноцветьем [10]. Аналогом Эдема в традиционной русской культуре было представление острове Буяне. Многие русские заговоры начинаются с упоминания о нем: «На море на Окиане, на острове Буяне лежит тоска», «Исполнена еси земля дивности. Как на море, на Окиане на острове Буяне есть горючь камень Алатырь». Остров Буян, как и Эдем, место встречи земли и неба, там пребывает не только загадочный камень Алатырь, но и силы небесные со святыми: «На море на Окиане, на острове на Буяне, на бел-горючем камне Алатыре, на храбром коне сидит Егорий Победоносец, Михаил Архангел, Илья Пророк, Николай Чудотворец» [11]. Как и в Эдеме, на острове Буяне есть сакральный центр [12], это либо мировое древо (дуб) или камень Алатырь. Оба этих образа, так или иначе, совпадают в христианской мифологии восточных славян с образом Христа и Богоматери. Не менее самого рая поражают райские окрестности. Их человек мог посетить не только в видениях, но и «во плоти». Достаточно подробное описание пути в рай можно было обнаружить в апокрифе «Слово о трех монахах» из «Жития Макария Римского» [13]. Идя на восток, монахи прошли Индию, страну кинокефалов, гору, населенную чудовищами (ехиднами, василисками) и змеями, пустыню, земли, погруженные в вечную тьму, озера, наполненные грешниками, людей, мучимых пламенем и гадами. А в 20 «поприщах» от рая они увидели ледяную церковь и источник вечной жизни. Но в рай им, живым, путь был закрыт, и о рае они узнали только то, что там пребывают силы ангельские и небо смыкается с землей. Согласно древнерусским «Космографиям» [14] на «востоке солнца, близ блаженного рая» находятся блаженные острова Макарийские (от греч. makarios — блаженный), где текут медовые и молочные реки с кисельными берегами. Они называются «блаженными», поскольку «…залетает в сии остров птицы райския Гомаюнъ и Финиксъ и благоухание износятъ чудное … тамо зимы нет» [15]. Особенно усиливается количество рассказов о «сокровенных» местах (т.е. сокрытых Богом от «нечестивцев») после церковной реформы Никона. В этот период происходит переосмысление тезиса о святости русской земли, оскверненной «никонианами». В представлениях многих старообрядцев русская земля теряет сакральный статус, и церковь бежит в пустыню, спасаясь от антихриста. И «Житие Аввакума», по сути, представляет рассказ о новой «Святой Руси» на Севере, земля которой освящена страданиями и смертью праведников. С этого момента верующие устремляют свой взор в сторону потаенных земель. Мечты о идеальном месте, которым являлось «Индийское царство» воплощаются во множестве географических трактатов, приобретших огромную популярность в России XVII века. Эти трактаты — космографии, рассказывали о устройстве частей света, и в них почти всегда фигурировало упоминание находящегося на востоке, в Азии [16], земного рая и окружающих его праведных земель: «Сия же книга География из давних лет составлена, еже есть описание сего света земель, трех частей сынов Ноевых — Сима, Хама, Иафета… По разделении же, писаша древние философы, Симову часть — первого сына — положиша восточную и нарекоша имянем ея Азиа. Конец же ея достизает до восточного моря, до Макарицкого острова, еже есть блаженного рая» [17]. Оттуда прилетают птицы гамаюн и феникс, василиски — полудевы-полузмеи. Он находится сразу за Японией (согласно Космографии из «Изборника» Попова [18]), Никанским (в рассказах бегунов Опоньским) царством. В отличие от земного рая, в который человек во плоти попасть не может, на прилегающих к нему земля жили люди, но лишь телом плотские, а душой — ангелы. В космографиях упоминается, что в Японии и Китае были знамения, там появлялись в реках (живая речная вода — символ крещения) «раки … и на спине у них начертан был крест белый» [19]. Жители этих земель («острова Япан») «суть любовники истинного», у них хорошо знакомых нам сакральных предметов: «камений драгих», «узорочных камок». И не удивительно, что именно эти описания впоследствии станут источниками для создания описаний «околорайской» земли — Беловодья [20]. Рассказы о «сокровенных монастырях» и островах создаются вплоть до нашего времени. Так в Урало-Сибирском патерике XX века имеется рассказ матери Македонии [21]. «О мореплавателях С рукописи матери Македонии»: При внимательном рассмотрении этот рассказ оказывается в некоторых черитах близок к рассказу новгородцев о земном рае. «…Плыли москвичи по морю в корабли. Люди в нем были разноверы, точию два христианина. Кораблю потянуло в пучину… разноверы велели молиться двум християном. Они помолилилсь — и Господь услышал, кораблю вышел на свет. Они поплыли и доплыли к земле. Берег крутой, невсходной. Но все-таки усилились, высадили двух человек на землю. Они шли и дошли до населения, яко бы мал градок. А люди тут до единаго вси християне … иноки ходят в мантиях» [22]. Примечания:
[1]
Работа выполнена в рамках проекта, поддержанного
Российским гуманитарным научным фондом, грант №
00-03-00363.
|
Мои комментарии заключаются в том, что: любой, кто побывал в Японии после России, особенно после наших городов - на юге Японии в районе архипелага 1000 островов (недалеко от Нагасаки), или еще где-нибудь в Микронезии, Индонезии, и так далее (особенно в определенный сезон) - непременно скажет - истинный Рай. Природа - сказочная, вода - кристальная, чтобы поесть - нужно просто руку протянуть, одежда практически не нужна, как и теплый дом, и так далее. Бог так создал Землю, что человеку грех жаловаться. Разве что только на себя-дурака - за то, что все это изгадил, и породил такие каменные грязные джунгли как человеческие города. Идея - чтобы у нас все было, и нам за это ничего не было - тоже понятна. Дурачки до сих пор ищут и Шамбалу, и Ново-Китеж, и Беловодье, и Землю Санникова, и так далее без конца. Причем, в одном и том же месте, разные люди ощущают себя совершенно по-разному. Вы вот вспомните свое счастливое детство... Хорошо было? Нередко - совершенно счастливо. А ведь вокруг Вас и сейчас полно детей, которые прямо рядом с Вами живут в Царстве Небесном... И еще... Многие люди, на самом деле имеют совершенно детскую Веру, потому и живут как дети,... и при этом также счастливы... Только у них и нет ничего своего, как и у всех детей... Потому и Христос, и апостол говаривали: когда умалитесь как дети - тогда и достигнете (это я упростил, конечно). А что же тогда с описаниями Рая вплоть до апостольских???!!!!
Я Вам вот так скажу: Когда я вижу будущее, то я его вижу в истинно-символических образах. То есть, например: если какой-то человек по сути своей - животное, то я его так и вижу как человекообразное животное. Если он достаточно силен духом, то у него и рост повыше, и вес побольше. Если "шавка", - то такой мелочью и вижу. Много жизненной силы - крепок, волосы длинные. Если - сплошное злобство - то вплоть до скелета - как в фильмах ужасов. Если проблемы - под ногами песок. Если клевета и склоки - под ногами грязь. Если в ситуации нет другого выхода - то это коридор. Если все произойдет само - то это лифт. Если положение ухудшится - то надо спускаться под гору. Если улучшится - то дорога вверх... Ну и так далее. Вот, например, был у меня случай, - вижу я червей ползающих по потолку, а некоторые из них превратились уже в таких толстых ночных бабочек, типа моли или мотылька. И вот падают на меня с потолка эти черви, да и противные бабочки кружатся... Такая мерзость - фу. Ну, думаю, не надо мне никуда ходить - останусь дома, займусь книгой, попишу. Писал-писал, дай-думаю разошлю кое-какую информацию по электронной почте. Достал из базы одного православного сайта адреса электронной почты посетителей, и сделал я рассылку кое-какой информации этим "православным"... И вдруг, чувствую, - ЗАШЕВЕЛИЛИСЬ ЧЕРВИ ТО !!! И тут-то я понимаю - что "черви на потолке" - это вот эти люди то и есть! Они стремятся в Небо - А ИХ УДЕЛ - ПОЛЗАНИЕ ПО ПОТОЛКУ В ТЕЛЕ ЧЕРВЯ !!! Выше потолка им никак не забраться. И даже если кто летает - то это НОЧНАЯ МОЛЬ ! Какой кошмар. Выходи из дома - не выходи - все произойдет как предписано. А кто думает, что он уже на Небе - то может статься - он всего лишь червяк на потолке, с которого, того и гляди - в секунду упадет на пол. А кто думает, что он уже и летает - возможно летает в образе жирного ночного бражника "Мертвая голова". Расскажу и другой случай, - вижу как ухожу от одной неприятной личности, из одного неприятного места. Ушел. Потом вспоминаю как я это видел - а вокруг то все зеленое, трава высокая, деревья крепкие, просто немного тенечек - тучка просто Солнце закрыла. А это значит, что там на самом деле все было очень хорошо, просто вот из-за одной мерзкой твари - жить невозможно... А вокруг - просто Рай на самом деле. И в том месте непременно кто-то живет как в Раю прямо сейчас.
Вот так и видения святых. Видели они все что описывают? Конечно видели. Только и я это все видел, и таких описаний могу столько понаписать - дедушка Ленин позавидует. А что в том толку? Вся Вселенная не может вместить тех книг... Не я сказал.
Рай. Царство Небесное.
Рай есть не столько место, сколько состояние души; как ад является страданием, происходящим от невозможности любить и непричастности Божественному свету, так и рай есть блаженство души, проистекающее от преизбытка любви и света, к которым всецело и полностью приобщается тот, кто соединился со Христом. Этому не противоречит то, что рай описывается как место с различными "обителями" и "чертогами"; все описания рая - лишь попытки выразить человеческим языком то, что невыразимо и превосходит ум.
В Библии "раем" (paradeisos) называется сад, где Бог поместил человека; этим же словом в древне церковной традиции называли будущее блаженство людей, искупленных и спасенных Христом. Оно также именуется "Царством Небесным", "жизнью будущего века", "восьмым днем", "новым небом", "небесным Иерусалимом". Святой апостол Иоанн Богослов говорит: "И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля уже миновали, и моря уже нет; И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними, они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое... Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой... И вознес меня (ангел) в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имел славу Божию... Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель - храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его... И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни" (Апок. 21:1-6, 10, 22-24, 27). Это самое раннее в христианской литературе описание рая.
Читая описания рая, встречающиеся в агиографической и богословской литературе, необходимо иметь в виду, что большинство писателей Восточной Церкви говорят о рае, который они видели, в который бывали восхищены силой Святого Духа. Даже среди наших современников, переживших клиническую смерть, встречаются люди, побывавшие в раю и рассказавшие о своем опыте; в житиях святых мы находим множество описаний рая. Преподобная Феодора, преподобная Ефросиния Суздальская, преподобный Симеон Дивногорец, святой Андрей Юродивый и некоторые другие святые были, подобно апостолу Павлу, "восхищены до третьего неба" (2 Кор. 12:2) и созерцали райское блаженство. Вот что говорит о рае святой Андрей (X в.): "Я увидел себя в раю прекрасном и удивительном, и, восхищаясь духом, размышлял: "что это?.. как я очутился здесь?.." Я видел себя облеченным в самое светлое одеяние, как бы истканное из молний; венец был на главе моей, сплетенный из великих цветов, и я был опоясан поясом царским. Радуясь этой красоте, дивясь умом и сердцем несказанному боголепию Божия рая, я ходил по нему и веселился. Там были многие сады с высокими деревьями: они колебались вершинами своими и увеселяли зрение, от ветвей их исходило великое благоухание... Невозможно те деревья уподобить ни одному земному дереву: Божия рука, а не человеческая посадила их. Птиц в этих садах было бесчисленное множество... Увидел я реку великую, текущую посреди (садов) и их наполняющую. На другом берегу реки был виноградник... Дышали там с четырех сторон ветры тихие и благоухающие; от их дыхания колебались сады и производили дивный шум листьями своими... После этого мы вошли в чудный пламень, который нас не опалял, но только просвещал. Я начал ужасаться, и опять руководивший меня (ангел) обратился ко мне и подал мне руку, говоря: "Нам должно взойти и еще выше". С этим словом мы очутились выше третьего неба, где я увидел и услышал множество небесных сил, поющих и славословящих Бога... (Взойдя еще выше), я увидел Господа моего, как некогда Исаия-пророк, сидящего на престоле высоком и превознесенном, окруженного серафимами. Он был облечен в багряную одежду, лицо Его сияло неизреченным светом, и Он с любовью обратил ко мне Свои очи. Увидев Его, я пал перед Ним на лицо мое... Какая же тогда от видения лица Его объяла меня радость, того невозможно выразить, так что и ныне, поминая это видение, исполняюсь неизреченной сладости" [1]. Преподобная Феодора видела в раю "прекрасные селения и многочисленные обители, уготованные любящим Бога", и слышала "голос радости и веселия духовного" [2].
Во всех описаниях рая подчеркивается, что земные слова могут лишь в малой степени изобразить небесную красоту, так как она "несказанна" и превосходит человеческое постижение. Говорится также о "многих обителях" рая (Ин. 14:2), то есть о разных степенях блаженства. "Одних (Бог) почтит большими почестями, других меньшими, - говорит святитель Василий Великий, - потому что "звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор. 15:41). И поскольку "многи обители" у Отца, то одних упокоит в состоянии более превосходном и высоком, а других в низшем" [3]. Впрочем, для каждого его "обитель" будет наивысшей доступной ему полнотой блаженства - в соответствии с тем, насколько он приблизился к Богу в земной жизни. Все святые, находящиеся в раю, будут видеть и знать один другого, а Христос будет видеть и наполнять всех, говорит преподобный Симеон Новый Богослов. В Царстве Небесном "праведники просветятся, как солнце" (Мф. 13:43), уподобятся Богу (1 Ин. 3:2) и познают Его (1 Кор. 13:12). По сравнению с красотой и светозарностью рая наша земля есть "мрачная темница", и свет солнца по сравнению с Триипостасным Светом подобен маленькой свечке [4]. Даже те высоты богосозерцания, на которые восходил преподобный Симеон при жизни, по сравнению с будущим блаженством людей в раю - все равно, что небо, нарисованное карандашом на бумаге, в сравнении с настоящим небом [5].
По учению преподобного Симеона, все образы рая, встречающиеся в житийной литературе, - поля, леса, реки, дворцы, птицы, цветы и т.д., - лишь символы того блаженства, которое заключается в непрестанном созерцании Христа:
Ты -
Царствие Небесное, |
О том же говорил святитель Григорий Нисский: "Поскольку в настоящем веке жизнь проводится нами различно и разнообразно, то много есть такого, в чем принимаем участие, например время, воздух, место, пища, питье, одежда, солнце, светильник и многое другое, служащее потребностям жизни, и ничто из всего этого не есть Бог. Ожидаемое же блаженство ни в чем этом не имеет нужды: всем этим взамен всего будет для нас естество Божье, уделяющее себя соразмерно всякой потребности той жизни... Бог для достойных бывает и местом, и жилищем, и одеждой, и пищей, и питьем, и светом, и богатством, и царством... Кто бывает всем, Тот бывает и во всех (Кол. 3:11)" [7]. После всеобщего воскресения Христос наполнит Собой всякую человеческую душу и все творение, и уже ничего не останется вне Христа, но все преобразится и просияет, изменится и переплавится. Это и есть нескончаемый "невечерний день" Царства Божьего, "вечная радость, вечная Литургия у Бога и в Боге" [8]. Все лишнее, временное, всякие ненужные подробности быта и бытия исчезнут, а Христос будет царствовать в душах искупленных Им людей и в преображенном Космосе. Это будет окончательная победа Добра над злом, Света над тьмой, рая над адом, Христа над антихристом. Это будет окончательное упразднение смерти. "Тогда сбудется слово написанное: "Поглощена смерть победою. Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?.." (Ос. 13:14) Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!" (1 Кор. 15:54-57).
Цит. по: Епископ Игнатий (Брянчанинов). Сочинения в 5 томах. Т. 3. СПб., 1905. Сс. 83-87.
Там же. С. 84.
Василий Великий. Сочинения в 3-х томах. Т. 1. С. 405.
Слово нравственное 1, 264-396 [SC 122, 292-300].
Благодарение 2, 250-252 [SC 113, 350].
Гимн 1, 132-159 [SC 156, 168-170].
Gregoriou Nyssis erga. T. 1. Sel. 316.
Архимандрит Киприан (Керн). О часе смертном. М., 1990. С. 13.
Придираться к епископу я уж не буду. На самом деле они очень ограничены в суждениях просто по занимаемому статусу. Может он и хотел бы что-то сказать еще, а не может - его слово должно быть согласно с догматами. Ну и что я буду над человеком издеваться. Хотя, по большинству - он пишет справедливые вещи. Только вот меня всегда очень беспокоил такой вопрос. И что это они все перемывают кости видениям и пророчествам, изреченным 1000 лет тому назад, да уходят в глубокий символизм. У них что - своих что-ли нет??? У меня - полно, хоть чином не отягощен... А у них нет. Кто молчит - потому как не совпадают они с древними баснями, а кто и вообще не видит. Страшное дело. Хотя описать - уж точно словами трудно - проще нарисовать, чем я периодически и занимаюсь. А описания можете посмотреть на странице "Мои откровения" - там "мелочь", но уж что я Вам в Интернет все понапишу что-ли? Книги читайте. А можете посмотреть страницу "О Любви" - она уж точно про Рай. А заодно "Моя поэзия".
А "заставки-рисунки" Вам мои нравятся? ... Ну так, если человек ручками так может, то коль паче Бог?
Если таковы ангелы рукотворные, то уж куда выше небесные.
|
РАЙ
Было бы нелепо, если бы какой-то профессор, вдруг, взял, да и написал на одной интернет-странице все о Рае. Не обольщайтесь. Однако. Здесь я разместил вполне достаточную информацию, чтобы Вы наглядно убедились в том, что инсинуации на райскую тему - любимейшее занятие как богословов, так и еретиков (хотя категории этих людей очень часто пересекаются). Что же есть "Жизнь будущего Века"? Если я говорил Вам о земном, и Вы не верили, как поверите, если буду говорить о Небесном? Не я сказал. У Вас должно хватить собственной способности к суждениям, чтобы самим ответить на эти вопросы. Мое дело - изложить факты.
Для начала я расскажу Вам о бреднях доисторической эпохи. А потом приведу несколько научных статей вполне компетентных исследователей. Все что они пишут - правда... Но это далеко не вся правда, и в этом особенность данной страницы. |
|||||
|
||||||
Здесь я не буду излагать свои собственные данные, а просто немного прокомментирую излагаемые. Почему? Да потому, что свои собственные я привожу в моих книгах, которые вот так "с налета" прочитать и понять может далеко не каждый. "На Белорусском вокзале Красная шапочка торговала волшебными палочками. Брали плохо. Люди принимали их за карандаши. И пользовались как карандашами". Мне не хочется продавать волшебные палочки вместо карандашей. Прочитаете в книге "Царство Небесное - Хроники Странника".
E-mail: andrey@shalygin.ru – as admin of site, shalygin@bk.ru – as personal post ICQ: 359-884-735 «Странник», Region: Moscow |
||||||
Автор сайта - Андрей Геннадиевич Шалыгин -
доктор философии, капитан 1 ранга
в запасе, военный ученый.